LE CRITIQUE, LE LECTEUR ET L'AUTEUR
De Mikhaïl
Lermontov.
(traduit du russe
par TM)
Les poètes ressemblent aux ours, qui se nourrissent en
suçant leur patte.
Inédit.
1.
(Une
chambre d’écrivain aux stores baissés. Il est assis dans un grand fauteuil devant
la cheminée. Le lecteur, cigare au bec, y est adossé. Le critique entre dans la
pièce).
Le Critique :
Vous
êtes disponible, vous m’en voyez ravi
Dans le
vacarme du monde, les soucis de la vie
Le
poète a tôt fait de perdre l’esprit en vain
Oubliant
complètement ses rêves divins.
Parmi
tant d’impressions variées
L’âme
se disperse en des futilités,
Et il
périt victime des lieux communs.
Quand
donc dans une poussière de distractions
Concevoir
et mûrir une quelconque création ?
En
revanche quelle bénédiction
Que le
ciel pense à lui dispenser
L’exil
et la distance, l’acuité
Ou même
une maladie de longue durée :
Aussitôt
dans son éloignement
Retentit
la volupté des chants !
Par
moments il s’amourache passionnément
De son
cafard si élégant…
Qu’écrivez-vous
pour l’instant ?
Est-il
permis d’en savoir les rudiments ?
L’Auteur :
Non,
pour l’instant, rien de rien je n’écris…
Le Critique :
Quel
gâchis !
L’Auteur :
Écrire
sur quel sujet ? Le midi et l’Orient
Ont été
dépeints, chantés depuis longtemps ;
Tous
les poètes la foule ont vilipendé
Et le
cercle familial, ils ont tous louangé ;
Leurs
âmes à tous aux cieux ont aspiré
Appelant
d’une prière secrète
Vers
N.N.[1]
l’insolite beauté
Et tout
un chacun est lassé des poètes.
Le Lecteur
Moi, je
vous dirai qu’il faut de la hardiesse
Pour
ouvrir… votre revue de presse
(Personnellement,
les doigts, je m’y suis coupé)
Tout
d’abord, la grisaille du papier,
Elle
est, peut-être, signe de propreté ;
On
n’ose s’y risquer sans enfiler des gants…
Des centaines
de coquilles dès qu’on se met à lire !
Des
vers d’une vacuité à faire défaillir ;
Des
mots sans aucun sens, et pas de sentiment,
Des
tournants dramatiques sans discernement ;
De
plus, le dirai-je discrètement ?
Les
rimes font défaut très souvent.
Se
tourne-t-on vers la prose ? C’est de la traduction.
Si par
quelque prodige, on parle de la patrie —
C’est
presque toujours de Moscou que l’on rit
Ou des
agents d’État on critique la fonction.
De qui
donc sont tirés ces portraits ?
Où
peut-on bien entendre, les dialogues cités ?
Et si
d’aventure on les entendait,
On ne
souhaite en aucun cas les écouter…
Quand
donc, en Russie désincarnée,
S’étant
débarrassé du clinquant mensonger,
Trouvera-t-on
langue simple pour exprimer l’idée
La voix
de décence de la passion bien née ?
Le Critique :
C’est
précisément de cela, que je vous entretenais.
Comme
vous, tout cela me déplait.
La muse
russe, je contemple, caustique.
Il vous
faut décidément, lire ma critique.
Le Lecteur :
Je l’ai
lue. Des attaques légères
Sur les
vignettes, coquilles, et caractères,
Subtiles
allusions sur des sujets,
Qui pas
âme qui vive de rien n’éclairait.
Que
pour le monde au moins ce soit distrayant !…
Votre encre, Monsieur, brille par son absence,
D’une corrosion d’acide virulent —
Eau
sale ordinaire de fosse d’aisance.
Le Critique :
Et même
contre ceci, je ne peux faire dissidence,
Mais
croyez-moi, ce serait pour mon cœur réjouissance
Si
point n’était besoin de ferrailler —
Mais
comment le pourrais-je — constamment critiquaillé !
Rendez-vous
compte de notre situation !
Je ne
suis lu que dans les cercles des plus communs :
L’effrontée
insolence de l’expression
Est
loin d’offenser l’oreille de tout un chacun ;
La
décence et le goût de condition sont affaire ;
Mais on
vous versera le même salaire !
Croyez-moi
encore, le destin qui nous est donné
De
lourdes chaînes nous a accablé.
Dites-moi
donc dans quel but s’infliger
De lire
tous ces livres, toutes ces billevesées —
Et tout
cela pourquoi, dans le but de vous dire,
Le Lecteur :
Pourtant,
quelle joie, quelle volupté,
Quel
repos du cœur et de l’esprit,
Lorsque
par un prodige quelconque nous est accordé
Une
œuvre vivante qui nous rafraîchit !
Voici,
par exemple, un camarade d’antan :
Il possède
d’un beau brin de plume le raffinement,
Idée et
sentiment dans leur sonorité alto
Le don
qu’accorde Notre Seigneur le Très-Haut.
Le Critique :
En
effet c’est ainsi — mais quelle malchance :
Ces
messieurs n’écrivent plus — nous laissent en déshérence.
L’Auteur :
Écrire
sur quel sujet ? Il peut arriver,
Que ce
souci allège le fardeau
Lorsque
cœur et esprit sont tout à coup chargés
Les
rimes amicales, les vagues portant beau,
Froufroutent
successivement,
Chacune
à son tour se soulève librement.
S’élève
un astre prodigieux
Dans
une âme à peine éveillée :
Sur
l’idée de force inspirée
Comme
des perles s’enfilent les mots radieux…
Alors
son courage libéré,
Le
poète l’avenir va contempler,
Et le
monde de son rêve bienfaisant
S’étale
devant ses yeux, lavé, purifié.
Mais
ces œuvres étranges,
Il y
pense seul dans sa grange,
Et
après, sans même les regarder,
Les
brûlera dans la cheminée.
Se
peut-il que ces juvéniles sensations,
Ces
errements aériens, inconscients,
Deviennent
la raison d’un art digne de ce nom ?
Le
monde les oubliera en riant…
Les
nuits s’appesantissent dans les veilles,
Les
yeux brûlent et pleurent, privés de sommeil,
Au
cœur, un cafard dévorant
La main
glaciale en tremblant
Écrase
l’oreiller brûlant
Une
peur involontaire dresse les cheveux
Un cri
maladif et dément
La
poitrine se déchire — et la langue se meut
Balbutiant
malgré elle bruyamment
Des
noms oubliés depuis longtemps
Des
traits enfouis dans les replis du temps
Dans
l’éclat de la beauté d’avant
La
mémoire dessine le portrait d’antan
Dans les
yeux de l’amour, sur les lèvres trompeuses —
Et l’on
y croit encore involontairement,
L’humeur
est gaie et douloureuse
Des
blessures anciennes, l’ulcère et le tourment,
Alors
j’écris, comme dicte ma conscience,
La
plume enragée menée par un cerveau prescience :
Un
récit séduisant
D’affaires
enfouies profond et de pensées secrètes ;
Le
tableau des perversions glaciales,
Le lot
des jours d’une jeunesse bête
Depuis
longtemps absurde, sans retour, sépulcral,
Mort et
enterré dans le brouillard passionnel
Dans
d’invisibles combats, pourtant acharnés
L’ignorance
et la tromperie artificielle,
Parmi
les doutes, noirs et mensongers
Des
espoirs affabulés d’arc-en-ciel.
Juge
sans conscience et fortuit
Sans
respect pour le secret d’autrui,
Vice paré
de la décence
La
honte effrontément je trahis,
Je suis
inexorable et sans aucune clémence…
Mais
ces strophes amères, il est vrai
Pour la
lecture ne furent pas composées
Et à
les montrer, je ne me suis pas décidé
Dites-moi
donc, écrire, sur quel sujet ?
Pourquoi
vers une foule ingrate
M’ont
poussé la méchanceté, la haine
Pour
que la calomnie appelle scélérate
Mon
prophétique discours, ma peine,
Pour
que le poison secret des pages de luxures
Tourmente
le repos calme de la progéniture
Et
entraîne les cœurs de faiblesse
Dans
son courant impossible à mettre en laisse ?
Ô
non ! Ce rêve délictueux
N’aveugla
jamais ma pensée,
Un tel
prix faramineux
À Votre
gloire je n’ai jamais voulu payer.
Mikhaïl Lermontov.
145
Les
poètes ressemblent aux ours, qui se nourrissent en suçant leur patte.
Inédit.[2]
1
(Комната писателя;
опущенные шторы. Он сидит в больших креслах перед камином. Читатель, с сигарой,
стоит спиной к камину. Журналист входит.)
Журналист
Я очень рад, что
вы больны:
В заботах жизни, в шуме света
Теряет скоро ум поэта
Свои божественные сны.
5 Среди различных впечатлений
На мелочь душу разменяв,
Он гибнет жертвой общих мнений.
Когда ему в пылу забав
Обдумать зрелое творенье?..
10 Зато, какая благодать,
Коль небо вздумает послать
Ему изгнанье, заточенье,
Иль даже долгую болезнь:
Тотчас в его уединеньи
15Раздастся сладостная песнь!
В заботах жизни, в шуме света
Теряет скоро ум поэта
Свои божественные сны.
5 Среди различных впечатлений
На мелочь душу разменяв,
Он гибнет жертвой общих мнений.
Когда ему в пылу забав
Обдумать зрелое творенье?..
10 Зато, какая благодать,
Коль небо вздумает послать
Ему изгнанье, заточенье,
Иль даже долгую болезнь:
Тотчас в его уединеньи
15Раздастся сладостная песнь!
146
Порой влюбляется
он страстно
В свою нарядную печаль...
Ну, что́ вы пишете? нельзя ль
Узнать?
В свою нарядную печаль...
Ну, что́ вы пишете? нельзя ль
Узнать?
Писатель
Да
ничего...
Журналист
Напрасно!
Писатель
чем писать? Восток и юг
Давно описаны, воспеты;
Толпу ругали все поэты,
Хвалили все семейный круг;
Все в небеса неслись душою,
25 Взывали с тайною мольбою
К N. N., неведомой красе, —
И страшно надоели все.
Давно описаны, воспеты;
Толпу ругали все поэты,
Хвалили все семейный круг;
Все в небеса неслись душою,
25 Взывали с тайною мольбою
К N. N., неведомой красе, —
И страшно надоели все.
Читатель
И я скажу — нужна
отвага,
Чтобы открыть... хоть ваш журнал
30(Он мне уж руки обломал):
Во-первых, серая бумага,
Она, быть может, и чиста;
Да как-то страшно без перчаток...
Читаешь — сотни опечаток!
35Стихи — такая пустота;
Слова без смысла, чувства нету,
Натянут каждый оборот;
Притом — сказать ли по секрету?
И в рифмах часто недочет.
Чтобы открыть... хоть ваш журнал
30(Он мне уж руки обломал):
Во-первых, серая бумага,
Она, быть может, и чиста;
Да как-то страшно без перчаток...
Читаешь — сотни опечаток!
35Стихи — такая пустота;
Слова без смысла, чувства нету,
Натянут каждый оборот;
Притом — сказать ли по секрету?
И в рифмах часто недочет.
147
40 Возьмешь ли
прозу? перевод.
А если вам и попадутся
Рассказы на родимый лад —
То верно над Москвой смеются
Или чиновников бранят.
45 С кого они портреты пишут?
Где разговоры эти слышат?
А если и случалось им,
Так мы их слышать не хотим...
Когда же на Руси бесплодной,
50 Расставшись с ложной мишурой,
Мысль обретет язык простой
И страсти голос благородный?
А если вам и попадутся
Рассказы на родимый лад —
То верно над Москвой смеются
Или чиновников бранят.
45 С кого они портреты пишут?
Где разговоры эти слышат?
А если и случалось им,
Так мы их слышать не хотим...
Когда же на Руси бесплодной,
50 Расставшись с ложной мишурой,
Мысль обретет язык простой
И страсти голос благородный?
Журналист
Я точно то же говорю.
Как вы, открыто негодуя,
55 На музу русскую смотрю я.
Прочтите критику мою.
Как вы, открыто негодуя,
55 На музу русскую смотрю я.
Прочтите критику мою.
Читатель
Читал я. Мелкие
нападки
На шрифт, виньетки, опечатки,
Намеки тонкие на то,
60 Чего не ведает никто.
Хотя б забавно было свету!..
В чернилах ваших, господа,
И желчи едкой даже нету —
А просто грязная вода.
На шрифт, виньетки, опечатки,
Намеки тонкие на то,
60 Чего не ведает никто.
Хотя б забавно было свету!..
В чернилах ваших, господа,
И желчи едкой даже нету —
А просто грязная вода.
Журналист
65 И с этим надо
согласиться,
Но верьте мне, душевно рад
Я был бы вовсе не браниться —
Да как же быть?.. меня бранят!
Но верьте мне, душевно рад
Я был бы вовсе не браниться —
Да как же быть?.. меня бранят!
148
Войдите в наше
положенье!
70 Читает нас и низший круг:
Нагая резкость выраженья
Не всякий оскорбляет слух;
Приличье, вкус — всё так условно;
А деньги все ведь платят ровно!
75 Поверьте мне: судьбою несть
Даны нам тяжкие вериги.
Скажите, каково прочесть
Весь этот вздор, все эти книги, —
И всё зачем? чтоб вам сказать,
80 Что их не надобно читать!..
70 Читает нас и низший круг:
Нагая резкость выраженья
Не всякий оскорбляет слух;
Приличье, вкус — всё так условно;
А деньги все ведь платят ровно!
75 Поверьте мне: судьбою несть
Даны нам тяжкие вериги.
Скажите, каково прочесть
Весь этот вздор, все эти книги, —
И всё зачем? чтоб вам сказать,
80 Что их не надобно читать!..
Читатель
Зато какое
наслажденье,
Как отдыхает ум и грудь,
Коль попадется как-нибудь
Живое, свежее творенье!
85 Вот, например, приятель мой:
Владеет он изрядным слогом,
И чувств и мыслей полнотой
Он одарен всевышним богом.
Как отдыхает ум и грудь,
Коль попадется как-нибудь
Живое, свежее творенье!
85 Вот, например, приятель мой:
Владеет он изрядным слогом,
И чувств и мыслей полнотой
Он одарен всевышним богом.
Журналист
Всё это так, — да
вот беда:
90 Не пишут эти господа.
90 Не пишут эти господа.
Писатель
О чем писать?..
Бывает время,
Когда забот спадает бремя,
Дни вдохновенного труда,
Когда и ум и сердце полны,
95 И рифмы дружные, как волны,
Журча, одна во след другой
Несутся вольной чередой.
Когда забот спадает бремя,
Дни вдохновенного труда,
Когда и ум и сердце полны,
95 И рифмы дружные, как волны,
Журча, одна во след другой
Несутся вольной чередой.
149
Восходит чудное
светило
В душе проснувшейся едва:
100 На мысли, дышащие силой,
Как жемчуг нижутся слова...
Тогда с отвагою свободной
Поэт на будущность глядит,
И мир мечтою благородной
105 Пред ним очищен и обмыт.
Но эти странные творенья
Читает дома он один,
И ими после без зазренья
Он затопляет свой камин.
110 Ужель ребяческие чувства,
Воздушный, безотчетный бред
Достойны строгого искусства?
Их осмеет, забудет свет...
В душе проснувшейся едва:
100 На мысли, дышащие силой,
Как жемчуг нижутся слова...
Тогда с отвагою свободной
Поэт на будущность глядит,
И мир мечтою благородной
105 Пред ним очищен и обмыт.
Но эти странные творенья
Читает дома он один,
И ими после без зазренья
Он затопляет свой камин.
110 Ужель ребяческие чувства,
Воздушный, безотчетный бред
Достойны строгого искусства?
Их осмеет, забудет свет...
Бывают тягостные ночи :
115 Без сна, горят и плачут очи,
На сердце — жадная тоска;
Дрожа, холодная рука
Подушку жаркую объемлет;
Невольный страх власы подъемлет;
120 Болезненный, безумный крик
Из груди рвется — и язык
Лепечет громко, без сознанья,
Давно забытые названья;
Давно забытые черты
125 В сияньи прежней красоты
Рисует память своевольно:
В очах любовь, в устах обман —
И веришь снова им невольно,
И как-то весело и больно
130 Тревожить язвы старых ран...
Тогда пишу. Диктует совесть,
Пером сердитый водит ум:
115 Без сна, горят и плачут очи,
На сердце — жадная тоска;
Дрожа, холодная рука
Подушку жаркую объемлет;
Невольный страх власы подъемлет;
120 Болезненный, безумный крик
Из груди рвется — и язык
Лепечет громко, без сознанья,
Давно забытые названья;
Давно забытые черты
125 В сияньи прежней красоты
Рисует память своевольно:
В очах любовь, в устах обман —
И веришь снова им невольно,
И как-то весело и больно
130 Тревожить язвы старых ран...
Тогда пишу. Диктует совесть,
Пером сердитый водит ум:
150
То соблазнительная
повесть
Сокрытых дел и тайных дум;
135 Картины хладные разврата,
Преданья глупых юных дней,
Давно без пользы и возврата
Погибших в омуте страстей,
Средь битв незримых, но упорных,
140 Среди обманщиц и невежд,
Среди сомнений ложно черных
И ложно радужных надежд.
Судья безвестный и случайный,
Не дорожа чужою тайной,
145 Приличьем скрашенный порок
Я смело предаю позору;
Неумолим я и жесток...
Но, право, этих горьких строк
Неприготовленному взору
150 Я не решуся показать...
Скажите ж мне, о чем писать?
Сокрытых дел и тайных дум;
135 Картины хладные разврата,
Преданья глупых юных дней,
Давно без пользы и возврата
Погибших в омуте страстей,
Средь битв незримых, но упорных,
140 Среди обманщиц и невежд,
Среди сомнений ложно черных
И ложно радужных надежд.
Судья безвестный и случайный,
Не дорожа чужою тайной,
145 Приличьем скрашенный порок
Я смело предаю позору;
Неумолим я и жесток...
Но, право, этих горьких строк
Неприготовленному взору
150 Я не решуся показать...
Скажите ж мне, о чем писать?
К чему толпы неблагодарной
Мне злость и ненависть навлечь,
Чтоб бранью назвали коварной
155 Мою пророческую речь?
Чтоб тайный яд страницы знойной
Смутил ребенка сон покойный
И сердце слабое увлек
В свой необузданный поток?
160 О нет! преступною мечтою
Не ослепляя мысль мою,
Такой тяжелою ценою
Я вашей славы не куплю...
Мне злость и ненависть навлечь,
Чтоб бранью назвали коварной
155 Мою пророческую речь?
Чтоб тайный яд страницы знойной
Смутил ребенка сон покойный
И сердце слабое увлек
В свой необузданный поток?
160 О нет! преступною мечтою
Не ослепляя мысль мою,
Такой тяжелою ценою
Я вашей славы не куплю...