chacun aime à sa façon

maison des ecrivains, Krasnoyarsk, Russie

traduit par V.Deyveaux

A trente-deux tu es déjà un petit vieux tu as tout vu tout essayé tu as compris le néant des mondanités de l'aspiration à la gloire tu prends du ventre perds tes cheveux le mal aux dents les cervicales qui enflent dans la tête la pulsation de la douleur

tu passes des trois-quatre heures à la table te courbant sur une page et tu sens comme dans le cou les vertèbres se disjoignent la nuit entière tu médites la même phrase la retournes des dizaines de fois déclames à haute-voix et pour tout résultat tu t'affaiblis complètement

mais ça ne suffit pas la pluie tombe en continu rabattant sur toi l'angoisse la grisaille de partout sur la terre sur la mer dans ton âme la grisaille dans la vie de tes héros

c'est si dur de parler de la vulgaire vie des gens vulgaires de représenter ce que tu ne supportes pas et envers quoi tu éprouves de l'aversion de donner du relief à ces vies grâce à ton style en ciselant les phrases de maniere à  ce que le ciseau ne se voit pas

au vrai la perle est le résultat de la maladie du mollusque mais le style est le produit d'une affection bien plus grave de l'homme

mais n'est-ce pas là ce que tu souhaitais une vie solitaire à la lumière des lampes en compagnie du chien une existence tourmentée avec un casque en fer sur le crâne

tu a l'impression que l'amour t'a épuisé mais n'est-ce pas là ton secret désir mourir d'amour

et c'est ce qui se passe tu meurs ton livre achevé les années restantes ne comptent pas toute ta vie est contenue dans ces cinq ans de douce folie

ton coeur s'est immobilisé un soir de mai tu eus le temps de prononcer quelques mots parmi lesquels les autres autour ne retinrent seulement que : “Bovary, c'est moi”

après quoi le fidèle Maupassant t'aspergea de coûteuse Eau de Cologne et revêtit le corps froid d'un caleçon d'une chemise de chaussettes de soie de gants en cuir d'un pantalon de hussard d'un gilet d'une veste et noua autour du cou enflé un foulard

la suite ne présente pas d'intérêt particulier

contre ta volonté la nièce ordonnera un office religieux et sur le chemin de l'église par moment on frappera le tambour mais sur le chemin du cimetière on parlera dans le cortège de la recette normande du canard à l'orange et du bordel

ta maison sera détruite et on construira à la place une fabrique de papiers

ce qui du reste n'est pas anodin si on fait le compte de toutes les feuilles que tu as noircies avant de venir à bout de ton roman

rue de la Commune de Paris, Krasnoyarsk, Russie

каждый любит по-своему

В трицать два ты уже старик все изведал все испытал понял тщету светской жизни стремления к славе у тебя растет живот выпадают волосы болят зубы шейные железы распухают в мозжечке пульсирует боль

ты сидишь за столом по три-четрыре часа склонившись над страницей и чувствуешь как на шее расходятся позвонки всю ночь ты думаешь над одной фразой перекраиваешь её десятки раз декламируешь вслух и от этого совершенно тупеешь

но этого мало дождь идёт не переставая нагоняя на тебя тоску серость повсюду на земле на море в душе серость в жизни твоих героев

так трудно писать о заурядной жизни заурядных людей изображать то что ненавидишь к чему испытываешь отвращение придавать этой жизни блеск своим стилем отшлифовывая фразы так чтобы шлифовка была не видна

поистине жемчуг это результат болезни моллюска а стиль результат недуга более серъезного человеческого

но не этого ли ты хотел одинокой жизни при свете факелов обеда в компании пса мучительного существования с железной каской на черепе

ты чувствуешь себя как будто изнурен любовью но разве не это твое тайное желание умереть от любви

и ты действительно умираешь завершив книгу оставшиеся годы в счет не идут вся твоя жизнь уместилась в эти пять лет любовных безумств

сердце твое остановилось майским вечером ты успел сказать несколько слов из которых присутствующие запомнили только три “Бовари - это я”

после чего верный де Мопассан окропил тебя дорогим одеколоном надел на холодное тело кальсоны рубашку шелковые носки кожаные перчатки брюки а-ля-гусар жилет пиджак и повязал на распухшую шею платок

дальнейшее не представляет особого интереса

племянница вопреки твоей воле сделает обряд религиозным по дороге в церковь время от времени будут бить барабаны а по дороге на кладбище провожающие будут говорить об алкане по-нормански утке с апельсинами и борделе

дом твой будет разрушен и на его месте построят бумажную фабрику

что впрочем не лишено смысла учитывая сколько бумаги ты извел прежде чем завершил свой роман

Vladimir Ermolaev, 2011

extrait de "le boulevard sans personne" (Flaubert), dans"Tributs et hommages", koultournaya Revolucia, 2011

traduction et photos: Vincent Deyveaux